И в зеркале моём, и в зазеркалье… Стихи и проза - Татьяна Славская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Из тьмы незнанья, страхов и недугов…»
Из тьмы незнанья, страхов и недугов,что не избыть, не выплакать, не счесть,я восходила на иные круги,чтоб осознать и выстрадать – «Я есть!»Чтобы понять, что солнце – незакатно,что это я свершаю свой виток…Всё повторяется. Всё так же невозвратно.И не дано нам подвести итог.
«Жива. Живу. И эту жизнь приемлю…»
Жива. Живу. И эту жизнь приемлю.И буду жить до той поры, покаво мне – ещё не высказана – дремлетхотя б одна строка.
«И ни о чем я впредь не загрущу…»
И ни о чем я впредь не загрущу,и о былом не потревожу память.В одну строку всю жизнь я умещу:«Я к вам пришла. Уйдя, останусь с вами».
«Какая есть, такая есть, поверьте…»
Какая есть, такая есть, поверьте,точней сказать, была, а не иначе…Но если кто-то обо мне заплачет,те слёзы после жизни, а не смерти.
«Какая тишь… Какая тишь…»
Какая тишь… Какая тишьна этой боковой тропинке…Прислушайся – и различишь,как пробивается травинкаиз-под земли, из-под камней,лежащих в тёмном беспорядке,из-под запутанных корней,сквозь их разлапистую хватку,как страстно рвётся из тенеттонюсенькое волоконце,чтобы увидеть белый свет,себя явить земле и солнцу,чтобы зелёный свой приветнам донести такой ценою…Лишь так из тьмы – из тьмы на свет! —прорыв свершает всё живое.
«Я в одиночество шагну…»
Я в одиночество шагну,как в склеп,чтоб, отрешившисьот забот житейских,там душу круто замесить,как тестоне на пирог,а на насущный хлеб.
«Раз, по Птичьему рынку гуляя…»
Раз, по Птичьему рынку гуляя,было это, помню, зимой,я купила себе попугая,привезла его в клетке домой.Я ношу ему ветки из леса,и по ним он так весело скачет,и, наверное, это значит —я учла его интересы.Он свободно по дому летаети садится на плечи ко мне,ну а клетка висит на стене,кроме ночи – всё время пустая.Ест он зёрнышки прямо с рукии гортанно о чём-то лопочет…А быть может, он так хлопочет,чтоб избавить меня от тоски.Не беда, что повсюду крошки,мы спокойно живём теперь,словно не было вовсе потерьни в моём и ни в птичьем прошлом.Я учу его говорить,его имя весь день повторяю,только вдруг на его «фьюить»«Дорогой мой…» – неслышно роняю.Так что если когда-то судьбаодиночеством вас испугает,не считайте, что дело – труба,заведите себе попугая.
Баллада о плюшевом медвежонке
Внуку Вячеславу
Он был любим. Он жил, не зная бед,опилками набитый медвежонок.Его хозяин от роду трёх летк нему тянулся по утрам спросоноки ласково Мишуткой называл,и в плюшевые губы целовал,а днём таскал всё время за собоюи мамину, пушистую, соболью,ему на уши шапку надевал.Они и ели из одной тарелки,дружили – и водою не разлить,и никакие зайцы или белкисоперничать с Мишуткой не могли.И, плюшевый, доверчивый, смешной,в счастливый миг забыв про всё на свете,он возомнил, что он живой, иной…А мальчик вырос, как растут все дети…И не был он ни виноват, ни прав —он просто вырос для иных забав.Без этой дружбы, по-ребячьи пылкой,всё изменилось в жизни медвежонка,и даже прохудилась одежонкаи из неё посыпались опилки.И он теперь, растерзанный и жалкий,без лапы и без уха одногосидит на свалке, на обычной свалке,где, наигравшись, бросили его.И смотрит он на пёстрый хлам и лом,на муху, что ползёт по битой кружке,и думает, всё думает о том,как плохо в этой жизни быть игрушкой.
«Мне судьба подарила…»
Мне судьба подарилатяжёлый подъём для началаи привалы дала,чтобы я в том пути отдыхала,и надежду,что я одолею вершину, —всё дала, что смогла,чтобы я восхожденье свершила.Я иду, то срываясь,то вновь поднимаясь,иногда в той дорогеменя настигает усталость,иногда свет надеждыбывает и тускл, и неясен…Ну а если дойду —значит, дар этот был не напрасен.
«Надев броню, «Ты умер для меня!» —…»
Надев броню, «Ты умер для меня!» —мы говорим тому, кто расстаётся с нами,но нас не защищает та броня —и в тот же миг мы умираем сами.И меркнет свет в разгаре бела дняот слов простых «Ты умер для меня!»Но вспоминаем снова мы и сноватринадцать букв – четыре горьких слова,что проступают вопреки всемусквозь годы, что летят и пролетели,отметинами на душе – не теле,что не стереть и Богу самому.…Тем не дано покоя обрести,кто первым их решил произнести.
«Звала я счастье именем твоим…»
Звала я счастье именем твоим…Но нет тебя. Ушёл ты вместе с ним.И сердце так молчанием сжимало,что имени в нём места не хватало.Но имя прорывалось из молчанияи становилось именем отчаянья,и утверждала вечная разлука,что это имя – имя вечной муки.Когда ж звала тебя, с разлукой споря,на это имя отзывалось горе.Со временем и горе замолчало,и стало имя – именем печали.…Теперь всё это в памяти моей,и память эта с каждым днём светлей.
«Уведёт…»
Уведёт,поведёт колея…Может быть,это к Храму дорога?«В добрый путь, —прошепчу тихо яи напутствую мысленно, —с Богом…»
«Ветвей чернеющих узор…»
Ветвей чернеющих узорна зимнем небе так печален…Весна украсит их листвой,согреет теплыми лучамии смоет ту печаль дождями.И лето – кто ему не рад! —свершит положенное дело:оденет землю в свой наряд,день увеличит до предела.И в отведённый ей черёднас осень встретит листопадом…А там уж и зима грядёт,и новый год так близко, рядом.Всё то же, что теперь, что встарь:зима и ветви вновь нагие…Но то уже другой январь,и год другой, и мы – другие.
«Тайный голос…»
Тайный голосмне шепчет в ночи:«Уходиот пустого торга.Не спешини принять, ни отторгнуть.Не спеши.Не спеши…Не спеши».
«Осознаю, почти прожив свой век…»
Осознаю, почти прожив свой век:я – странный и отдельный человек,отдельный от житейской суеты,в которой, что ни говори, погрязла,пряла, чтоб жить, – и не щадила прясла,не ощущала – в жажду! – вкус воды.И всё хотелось мне переиначить,казалось всё то шуткой, то подвохом,как будто куклу приходилось нянчитьвзамен живой, кричащей, тёплой крохи.Но мне тогда была ещё данаживая радость самого простого —я ощущала, медленно и снова,что так прозрачна неба глубинаи многомерно найденное слово,что неба синь так трепетно близкаи красками роскошествует осень…И незаметно проступает проседькак путь к зиме – на ветках и висках.…К своей зиме несуетно шагаяи меньше о несбывшемся скорбя,под грузом лет надежды не теряя,и этот путь мы примем, и себя.
«Села бабочка мне на рукав…»
Села бабочка мне на рукавлетним полднем в саду, у фонтана,и сказала вдруг: «Не лукавь,ты печалишься слишком рано…»«Я печалюсь? Да ты о чём?Я дышу, я любуюсь садом…»«Нет, – вспорхнув ко мне на плечо,мягко ухо щекочет, – не надо…Если можешь летать – летай,только прожитых дней не считай,потому что от этого счётаисчезает чувство полёта.Ох, уж этот мне человек —он не солнце видит, а тень,он считает коротким век,я же знаю, как долог день…»Вот и всё. Мотылёк не при чем,нет его, лукавь – не лукавь…Только ноет к дождю плечо,только ветер колышет рукав,только в воздухе, у лицатихо-тихо дрожит пыльца.
«Всё хорошо, когда отхлынет горе…»
Всё хорошо, когда отхлынет горе,в котором дух твой утопал так долго…Всё хорошо, и даже то, что Волгав Каспийское впадает море.
«Всё вернётся на круги своя…»
«Всё вернётся на круги своя,всё вернётся на прежние круги…»Так когда-то надеялась я,воздевая к ушедшему руки.Всё вернулось на круги своя,но то были не прежние круги.…И с другими я ныне в разлуке.И опять простираю я рукидотянуться до круги своя…И опять это новые круги.Неужели моя колеяне на круги – на муки своя?!Лишь бумага всё терпит. И яопишу неизбывность разлуки!Но не в силах ни разум, ни рукиочертить эти круги своя…Ведь не мы начертали те круги.
«Опасность исчезла – ёж спрятал иголки…»
